CRIMINAL LAW AND CONCILIATION AGREEMENTS IN THE MUSCOVY OF THE XVTH–XVIIth CENTURY 

JOURNAL: « SCIENTIFIC NOTES OF V.I. VERNADSKY CRIMEAN FEDERAL UNIVERSITY. JURIDICAL SCIENCE»,

Section THEORY AND HISTORY OF LAW AND THE STATE; HISTORY OF THE TEACHINGS OF LAW AND THE STATE

Publication text (PDF):Download

UDK: 343(47)‟14/16”

AUTHOR AND PUBLICATION INFORMATION

AUTHORS:

Strunskiy A. D., V.I. Vernadsky Crimean Federal University, Taurida Academy

TYPE: Article

DOI: https://doi.org/10.37279/2413-1733-2021-7-2-39-46

PAGES: from 39 to 46

STATUS: Published

LANGUAGE: Russian

KEYWORDS: criminal law, settlement agreement, Moscow state, Russian centralized state, legal custom, social context.

ABSTRACT (ENGLISH):

The issue of possibility of concluding a conciliation agreement on criminal cases in the Muscovy of the XVth–XVIIth centuries is discussed in the article. The regulations of the XIVth–XVIIth century containing pro-visions on the possibility of concluding a conciliation agreement as to the criminal cases are analyzed. The conclusion about the possibility of concluding a conciliation agreement in relation to crimes of private matter is made by the author on the basis of the use of the formal legal method. Robbery and theft, which the legislator began to classify as crimes of a public matter is the only exception. At the same time, with regard to the possibility of concluding a conciliation agreement on cases related to theft, the legislator mitigated the position in the XVIIth century. These conclusions are supported by a microhistorical research of conciliation agreements of the XVIIth century. The author concludes that practice of concluding conciliation agreements in criminal cases of private prosecution was widespread, did not contradict the law, corresponded to legal customs and social context.

Разрешение споров и конфликтов путем мирового соглашения, как утверждает целый ряд авторов, являлось древнейшим правовым обычаем у многих народов, в том числе и у восточных славян [1, с. 74; 2. с. 14, 18–19]. Дореволюционный российский историк права Дювернуа Л. Н. так писал об истории мирового соглашения и третейского разбирательства в России: «Несомненно, что в течении всей эпохи господства обычного права наиболее распространенной формой суда была форма третейская и другие родственные формы договорного разрешения споров… Более или менее ясные следы договорного начала сохраняются и в том порядке суда, где судьею является лицо, облеченное публичной властью» [3, с. 332].

Тем не менее в законодательстве периода образования и укрепления Русского централизованного государства прослеживается тенденция постепенного запрещения заключения мировых соглашений в судебных делах, которые мы можем отнести к категории уголовных. Так, уже в конце XIV века в статье 6 Двинской уставной грамоты мы встречаем запрет на заключение  соглашения между вором и потерпевшим, поймавшим первого с поличным: «…а самосуд то: кто, изымав татя с поличным, да отпустит, а собе посул возмет, а наместники доведаются по заповеди, ино то самосуд» [4, с. 181]. Достаточно интересно, что статья 3 Двинской уставной грамоты допускала заключение мирового соглашения между сторонами, подравшимся на пиру, хотя и требовала уплаты пошлины в пользу представителей московского великого князя, если такое соглашение было заключено уже после пира [Там же]. Аналогичные правовые нормы можно найти и на уровне законодательства удельных князей. Так, Уставная грамота дмитровского князя Юрия Ивановича от 29 июля 1509 года, пожалованная деревням Каменского стана, содержала следующее положение: «А самосуд у нихъ емлеть ловчей мой два рубля Московскіе; а самосуд то: кто поимаеть татя съ поличнымъ да отпустить его прочь, а ловчему и его тіуну не явя, а въ том его уличать, ино то самосуд; а опричь того самосуда нетъ. А въ пиру или въ братчине посварятся или побьются, а не вышодь изъ пиру помирятся, и ловчему и его тіуну въ томъ неть ничего; а вышодь изъ пиру помирятся за приставомъ, и ловчему и его тіуну въ томъ нет ничего, опричь хоженого» [5, с. 121–122].

Правовая норма, закрепленная в статье 6 Двинской уставной грамоты, также воспроизводится в статье 13 Белозерской уставной грамоты [6, с. 194]. В свою очередь статья 9 указанного нормативно-правового акта допускает заключение мирового соглашения на любой стадии процесса: «А будет суд перед наместники и перед тиуны о рубле, а восходят ся помирити, и они дадут наместником гривну, и с тиуны и с доводчики, за все пошлины; а досудят наместники и тиуны о рубле до поля, а восхотят ся помирити, и они дадут наместником гривну, и с тиуны и с доводчики, за все пошлины; а будет выше рубля или ниже, и наместники на них емлют по тому же росчоту» [Там же]. Как указывает Л. В. Черепнин, данная норма, с одной стороны, была направлена на ликвидацию практики разрешения споров посредством «поля», а с другой – поощряла мирное разрешение конфликтов [7, с. 212–213]. Однако из содержания нормативно-правового акта не ясно по каким категориям судебных дел разрешалось заключение мирового соглашения.

В большей степени этот вопрос конкретизирован в Судебниках 1497 и 1550 годов. Например, статья 53 Судебника 1497 года и статья 31 Судебника 1550 года предусматривали возможность заключения мирового соглашения до начала непосредственного судебного разбирательства по делам, связанным с обвинением в побоях, в оскорблении словом или по делу о займе. Санкция со стороны судьи для оформления мирового соглашения была обязательной [8, с. 61; 9, с. 102].

Статьи 4 и 5 Судебника 1497 года и статьи 9 и 10 Судебника 1550 года допускали примирение сторон до судебного поединка или уже во время него [8, с. 55; 9, с. 98]. Хотя в этих статьях не указано возможно ли проведение поля и примирение в случае разбирательства уголовных дел, однако статья 7 Судебника 1497 года и статья 12 Судебника 1550 года допускали проведение поля в делах, связанных с поджогом, убийством, разбоем или воровством – то есть по тяжким уголовным делам [8, с. 55; 9, с. 99]. Можно предположить, с учетом системного толкования Судебников, что в подобных делах допускалось и примирение сторон, хотя нельзя утверждать это достоверно. Кроме того, как указывает О. И. Чистяков, комментируя статью 7 Судебника 1497 года, «на практике поле как доказательство, не способное охранять интересы господствующего класса, допускалось только в исключительных случаях, когда не было возможности разобрать дело при помощи других доказательств» [10, с. 67–68]. Схожего мнения держится и Л. В. Черепнин, который на основании судных списков XV – начала XVI века делает вывод, что судьи чаще всего пытались воспрепятствовать проведению судебного поединка и разрешить дело на основании других видов доказательств [11, с. 378]. Тем не менее иностранцы, посещавшие Россию в XVI веке, например З. Герберштейн и Р. Ченслор, упоминают судебный поединок как вид доказательства, применявшегося в судебном процессе [12, с. 119–120; 13, с. 63].

В дальнейшем, со все большим развитием роли инквизиционного процесса в судопроизводстве и возрастающим стремлением центральной власти к контролю за правопорядком, законодатель стал более ясно выражать запрет на заключение мирового соглашения в уголовных делах. Так, статья 17 Приговора о губных делах от 22 августа 1556 года содержала прямой запрет на заключение мирового соглашения по ряду уголовных дел: «А которые люди перед старостами ищут на розбойникех и на татех на ведомых, а учнут в тех своих искех с теми людми, на ком ищут, старостам мир являти, – и старостам тем исцом в тех искех миритца не велети, а про тех людей, на ком ищут, доводити по суду и по обыску по наказному списку для земских дел, чтоб лихих вывести» [14, с. 367].

Схожее положение повторяет и статья 42 Уставной книги Разбойного Приказа 1616–1617 годов, хотя стоит обратить особое внимание, что в ней речь идет лишь о разбое: «А которые исцы с разбойники или с приводными людми с поличным, в разбойных делех, не дожидаясь указу, учнут миритца и мировые челобитные в приказ учнут приносить, – и тот их мир не в мир ставити и разбойником указ чинити по государеву указу, хто чего доведется; а исцом за то пеня чинить, смотря по делу; не мирись с разбойники» [15, с. 197]. Эта же правовая норма снова воспроизводится в Указе о запрещении мировых по разбойным делам от 9 июня 1646 года [16], затем в статье 31 главы 21 Соборного уложения 1649 года [17, с. 234], а в последующем и в статье 71 Новоуказных статей о татебных, разбойных и убийственных делах от 22 января 1669 года, в которой лишь конкретизируется размер пени за заключение ми-рового соглашения с преступником [18, с. 421]. При этом стоит отметить, что статья 121 главы 10 Соборного уложения 1649 года содержала общую норму, допускающую заключение мирового соглашения в ходе судебного процесса [17, с. 117].

Исходя из анализа вышеизложенных нормативно-правовых актов, можно сделать вывод, что уже начиная со второй половины XVI века в Московском государстве существовал безусловный запрет на заключение мировых соглашений с ворами и разбойниками, что указывает на отнесение данных преступлений к публичным, нарушающим непосредственно интересы государства. В то же время следует подчеркнуть, что несмотря на то, что запрет на заключение мирового соглашения по делам о татьбе (краже), встречается раньше всего в нормативно-правовых актах Московского государства, после 1556 года мы в законодательстве его уже не встречаем, возможно, законодатель пошел на смягчение в данном вопросе.

Если говорить о других видах преступлений, то мы не находим в законодательстве непосредственного запрета на заключение мирового соглашения. Безусловно, мировое соглашение не могло быть заключено по делам, где непосредственно затрагивались интересы государства, например, измена или богохульство. Однако вопрос о возможности заключения мирового соглашения по делам, которые были связаны с преступлениями, направленными против частных лиц, например, убийство, побои или оскорбление чести, остается до конца неясным. Системное толкование нормативно-правовых актов XVI–XVII веков, с учетом достижений современной юриспруденции, указывает на возможность заключения таких мировых соглашений, однако стоит учитывать, что напрямую применять методы толкования, используемые современной юридической наукой, в данном случае было бы некорректно. Необходимо дополнительное материальное подтверждение данных выводов, которые можно отыскать лишь в актах юридического быта.

Непосредственное изучение юридических документов XVII века приводит нас к интересным выводам.

Во-первых, несмотря на существование, начиная со второй половины XVI века, безусловного запрета на заключение мирового соглашения по делам о краже и разбое, мы все же можем найти несколько примеров мировых соглашений, связанных с такой категорией дел.

Например, 6 апреля 1642 года в Казани было заключено мировое соглашение между Яковым Люткиным и сыном боярским Василием Писемским, крестьянин которого Максимка Васильев был уличен в «подговоре людей своихъ и въ сводныхъ лошедяхъ въ тритчети рублехъ съ полтиною» [19]. Еще две мировых челобитных XVII века по делам о краже в Яблоновском уезде (современная Белгородская область) мы можем найти в коллекции документов XVI–XIX веков Общества истории и древностей России [20; 21].

Мировые соглашения по разбойным делам представляют большую редкость, по всей видимости законодательный запрет на такого рода соглашения по общему правилу соблюдался. Однако в коллекции документов XVI–XIX веков Общества истории и древностей России мы также можем найти один пример мировой записи по делу о «взятии разбоем» воровскими людьми крестьян, разбиравшееся в Переяславле-Рязанском (современная Рязань) [22].

Во-вторых, можно с уверенностью сказать, что заключение мировых соглашений по другим категориям уголовных дел частного характера было широко распространено еще в XVII веке.

Достаточно много мировых соглашений касаются дел, связанных с таким преступлением как грабеж, которое законодатель уже в XV–XVI веках начал отличать от кражи, хотя и не всегда последовательно. Большой интерес представляет мировая Данила Маслова с Василием Мартьяновым и монастырским стряпчим Иваном Спиридоновым от 7 апреля 1697 года. Данило Михайлов со своим товарищем «воромъ и разбойникомъ» Ивашком по прозвищу Сытик, а также своим отцом Михаилом Масловым осуществил грабеж крестьян Василия Мартьянова и Тихвина монастыря. Однако впоследствии был вынужден пойти на мировую, по-видимому, чтобы избежать наказания (по Соборному уложению 1649 года за грабеж, как и за кражу, предусматривалось суровое наказание, вплоть до смертной казни [17, с. 231–232]). По мировой Данило Михайлов уступал часть своего жалованья, а также значительные земельные участки «съ пашнею, и съ сенными покосы, и съ лесомъ, и съ рыбными ловли, и со всякими угодьи, и съ насеянным хлебомъ» [23]. Другая мировая, связанная с грабежом и заключенная в 1625 году между братьями Долматом и Василием Корзина и троецким стряпчим Иваном Бедаревым, интересна тем, что обе стороны (или их крестьяне) были замешаны в преступлениях против друг-друга [24].

Еще более часто мировые были связаны с убийствами, которые нередко сопутствовали другим преступлениям. Для примера можно привести мировую от 1693 года, данную Яковом Спечовым, чьи крестьяне убили чужого крестьянина Ивашка Федорова и учинили грабеж в волоколамском уезде. Взамен Яков Спечов предоставил целую семью своих крестьян со всем их имуществом [25]. Еще одна мировая запись была заключена в 1656 году между Коверей, Осипом и Семеном Бердяевыми с одной стороны, и Осипом и Артемием Лихаревыми с другой стороны. Последние обратились к царю с челобитной, в которой обвинили первых в «убойстве крестьянина своево Івашка Аникеева і в бесчесте матери своей і в своем в бою і в бесчестье ж жены своей Осиповой і в бою людей своих и крестьянъ і в грабеже во сте въ двацети рублех». Первые не дожидаясь приговора заключили мировую, которая, что достаточно примечательно, содержала «отступные» в виде физического наказания: «принести на себя батоги и ослопье» [26].

На основании вышеизложенного можно сделать несколько существенных выводов:

1. Заключение мировых соглашений в уголовных делах частного обвинения являлось древним правовым обычаем, который все еще сохранял свое действие в Московском государстве в XVII веке, доказательством чего являются мировые, дошедшие до нашего времени.
2. Центральная власть, начиная уже с конца XIV века, предпринимает попытки на законодательном уровне запретить заключение мировых соглашений: сначала в делах о воровстве, а затем и разбое. Однако, исходя из содержания нормативно-правовых актов XVI–XVII веков, мы можем прийти к выводу, что Москва отказалась от попыток отнести воровство к преступлениям публичного характера и прекратила включать в нормативно-правовые акты запрет на заключение мировых соглашений по татебным делам, оставив такой запрет только для разбоя, как преступления, явно нарушающего не только частный, но и общественный интерес. Кроме того, по общему правилу законодатель допускал заключение мировых соглашений и, отчасти, даже способствовал такой практике.
3. Заключение мировых соглашений, безусловно, имело прагматичный характер и отражало интересы не только сторон, но и общества, обеспечивая определенную стабильность в небольших общинах. В то же время мы не можем утверждать, что практика заключения мировых соглашений вступала в противоречие с законодательством. Такая практика соответствовала закону, правовому обычаю и социальному контексту.

REFERENCES

1. Davydenko, D. L. Settlement agreement as a means of out-of-court settlement of private law disputes (according to the law of Russia and some foreign countries): dis. … cand. yurid. science : 12.00.03 / D. L. Davydenko. — M., 2004 – — 257 p.
2. Predachenko, A. S. Conciliation procedures in the process of legal regulation: historical and legal analysis: abstract. dis. … cand. yurid. science.: 12.00.01 / A. S. Predatenko. — M., 2014 – — 27 p.
3. Duvernois, N. L. Sources of law and the court in ancient Russia / N. L. Duvernois. — M.: Univ. type., 1869. – 413, [2], 4 c.
4. Dvina charter: [Text] // Russian legislation of the X-XX centuries : in 9 volumes. / Under the general ed. of O. I. Chistyakov. — Moscow: Legal literature, 1984. — vol. 2: Legislation of the period of formation and strengthening of the Russian centralized state. — pp. 181-182.
5. Charter of the Dmitrov Prince Yuri Ivanovich Kamensky stan Bobrovnikam dated July 29, 1509: [Text] // Acts collected in libraries and archives of the Russian Empire by the Archeographic expedition of the Imperial Academy of Sciences / add. and ed. By the most highly established commission. — St. Petersburg.: in Type 2 of the department of Its Own E. I. V. Chancellery, 1836. — Vol. 1: 1294-1598. — No. 150. — pp. 120-122.
6. Belozersk charter: [Text] // Russian legislation of the X-XX centuries : in 9 volumes. Under the General editorship of O. I. Chistyakova. – M.: Legal literature, 1984. – Vol. 2: the law of the period of the formation and consolidation of the centralized Russian state. – P. 192-195.
7. Belozerskaya charters : [Historical and legal review] // Monuments of Russian law : in 8 t.. – M. : Gosyurizdat, 1952-1961. – Vol. 3: memorials of law of the period of formation of the Russian centraliza-ized state of the XIV–XV centuries / ed. by L. V. Cherepnin. — 1955. — pp. 208-219.
8. The Judicial Code of 1497: [Text] // Russian legislation of the X-XX centuries : in 9 volumes. / Under the general ed. of O. I. Chistyakov. — Moscow: Legal literature, 1984. — Vol. 2: Legislation of the period of formation and strengthening of the Russian centralized state. — pp. 54-62.
9. Sudebnik of 1550: [Text] // Russian legislation of the X-XX centuries : in 9 volumes. / Under the general ed. of O. I. Chistyakov. — Moscow: Legal literature, 1984. — vol. 2: Legislation of the period of formation and strengthening of the Russian centralized state. — pp. 97-129.
10. The Judicial Code of 1497: [Comment] // Russian legislation of the X-XX centuries : in 9 volumes. / Under the general ed. of O. I. Chistyakov. – Moscow : Legal literature, 1984. – Vol. 2: the law of the period of the formation and consolidation of the centralized Russian state. – Pp. 62-97.
11. Law in 1497 : [Historical and legal review] // Monuments of Russian law : in 8 t.. – M. : Gosyurizdat, 1952-1961. – Vol. 3: memorials of law of the period of formation of the Russian centralized state of the XIV–XV centuries / ed. by L. V. Cherepnin. — 1955. — pp. 374-413.
12. Herberstein S. Notes on Muscovy / Translated from German by A. I. Malein and A.V. Nazarenko ; introductory article by A. L. Khoroshkevich; edited by V. L. Yanin. — Moscow: MGK Publishing House, 1988 – — 430 p.
13. Chancellor R. The way from England to Moscow // English travelers in the Moscow state in the XVI century / Ed. N. L. Rubinstein, trans. from the English Yu. V. Gauthier – — L., 1937. — pp. 48-66.

Russian Russian law : in 8 t.-m.: Gosyurizdat, 1952-1961. – Issue 4: Monuments of law of the period of strengthening of the Russian centralized state of the XIV – XV centuries. / Ed. by L. V. Cherepnin. 14. The verdict on gubny affairs of August 22, 1556 / / Monuments of Russian law: in 8 t.–m.: Gosyurizdat, 1952-1961. — Issue 4: Monuments of law of the period of strengthening of the Russian centralized state of the XIV-XV centuries. — 1956. — pp. 363-370.

15. The statutory book of the Robbery Order of 1616-1617: [Text] / / Monuments of Russian law : in 8 t.. — M.: Gosyurizdat, 1952-1961. — Issue 5: Monuments of law of the period of class-representative monarchy : The first half of the XVII century / Edited by L. V. Cherepnin. — 1959. — pp. 188-201.
16. Decree on the prohibition of world robbery cases of June 9, 1646 / / Monuments of Russian law : in 8 t.. — M.: Gosyurizdat, 1952-1961. — Issue 5: Monuments of the period of the estate-representative monarchy : The first half of the XVII century / Edited by L. V. Cherepnin. — 1959. — p. 237.
17. The Cathedral Code of 1649: [Text] // Russian legislation of the X-XX centuries : in 9 volumes. / Under the general ed. of O. I. Chistyakov. — Moscow: Legal literature, 1984. — Vol. 3: Acts of Zemsky Sobors. — pp. 83-257.
18. Novoukaznye articles about criminal, robbery and murderous cases of January 22, 1669: [Text] // Monuments of Russian law : in 8 volumes-M.: Gosyurizdat, 1952-1961. — Issue 7: Monuments of law of the period of the creation of the absolute monarchy : The second half of the XVII century / Edited by L. V. Cherepnin. — 1963. — pp. 396-434.
19. [World record between Vasily Pisemsky and Yakov Lyutkin from April 6, 1642] / / Acts relating to the legal life of ancient Russia : in 3 volumes / ed. Archeographic Commission. ed. Nikolai Kalachov. — SPb., Type. Of the Imperial Academy of Sciences, 1864. — Vol. 2. — No. 155, V.-Stb. 462-463.
20. The world petition of the Yablonovsky son of the boyar A. Zabolotsky and the Cossack N. Teplyakov with the Osko-lovsky son of the boyar Levont. Tyuterev, who stole the Crimean saddle from them, August 1648 / / OR RGB. F. 204. K. 2. No. 14.
21. The world petition to the Yablonovsky voivode Nikita Ivanovich Peshchurov of the reuter Kuzma Gushchin and the soldier Nikon Solomatin about the stolen coulters. 23 Nov 1679 // RGB’OR. F. 204. K. 2. No. 27.
22. World record Nikita Ivanov Kiseleva and Yemelyan Gavrilova Koshalieva Ivan Ivanov Markov in the case of «taking robbery» thieves of the people of their peasant Sergei and Seeds Caboose-o, with a background in Pereslavl-Ryazansky, 18 June 1690 // RGB’OR. F. 204. 25. No. 41.
23. The world of Danila Maslova with Vasily Martyanov and the monastic lawyer Ivan Spirido-novy, in the case of the robbery of various peasants, April 7, 1697 / / Legal acts or a collection of forms of ancient office work. — St. Petersburg: publication of the Archeographic Commission, 1838. — No. 277-pp. 285-286.
24. World in the case of robbery, 1625 / / Legal acts or a collection of forms of ancient business production. — St. Petersburg: publication of the Archeographic Commission, 1838. — No. 274-p. 284.
25. [World of Yakov Spechov, April 20, 1693] / / Review of the «Letters of the College of Economy»: [in 4 volumes] / Sergey Shumakov. – Moscow : Synodal type, 1899-1917. – Vol. 3 : Vereya, Volokolamsk, Dmitrov and Zvenigorod. – 1912. No. 643. – P. 182-183.
26. List of world records 1656 year Collection of vintage papers, preserved in the Museum of P. I. Shchukin : [10 PM.] / Ed. P. I. Shchukin. – M.: T in type. A. I. Mamontova, 1897. – Part 3. – S. 63.