JOURNAL: « SCIENTIFIC NOTES OF V.I. VERNADSKY CRIMEAN FEDERAL UNIVERSITY. JURIDICAL SCIENCE»,

SECTION:

Publication text (PDF)

Кодан С. В.

Ученые записки Крымского федерального университета имени В. И. Вернадского Юридические науки. – 2022. – Т. 8 (74). № 4. – С. 414-428.

НАУЧНАЯ ПАМЯТЬ, НАУЧНОЕ НАСЛЕДИЕ И НАУЧНАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ В ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОМ ПРОСТРАНСТВЕ ИСТОРИИ ПОЛИТИЧЕСКИХ И ПРАВОВЫХ УЧЕНИЙ¹

Кодан С. В.

Уральский государственный юридический университет им. В. Ф. Яковлева

Изучение взаимодействия научной историографии с такими явлениями как научная память и науч-ное наследие позволяют показать как механизмы передачи во времени накопленного научного опыта и знаний, так и обратиться к возможности использования их в качестве культурно-познавательных средств в научно-исследовательских практиках. В дамках данной статьи автор обогащается к пробле-мам понимания места и роли научной памяти и наследия в изучении историографических процессов в истории науки, показывает каналы трансляции ретроспективной научной информации посредством историографии в целях новых научных исследований.

Ключевые слова: наука, научная деятельность, науковедение, юриспруденция. история науки, ис-тория юридической науки, историография, историографические процессы.

Научная историография как отражение развития профессиональной истории – исследованного, написанного и сохранённого в науке в целом и отдельных сферах научного знания – в конкретной научной дисциплине – непосредственно и нераз-рывно связана с социальной памятью и социальным наследием в срезе их видов – научной памяти и научного наследия. Особенно рельефно эти взаимодействия про-сматриваются в истории изучения политико-правовой мысли. Не случайно В. И. Вернадский по этому поводу подчёркивал – «Именем научного мировоззрения мы называем представление о явлениях, доступных научному изучению, которое даётся наукой; под этим именем мы подразумеваем определённое отношение к окружаю-щему нас миру явлений, при котором каждое явление входит в рамки научного изу-чения и находит объяснение, не противоречащее основным принципам научного искания» [1, c. 51-52].

• • рамках данной статьи остановимся на отдельных проблемах, обозначенных в её названии – контекстах взаимодействия научной памяти, научного наследия и научной историографии как явлений, определяющих мировоззренческие позиции и культурно-познавательный инструментарий учёного в изучении истории науки как
• целом, так и научной дисциплины историко-теоретического профиля – истории политических и правовых учений. Эти вопросы представляются особо значимыми для выхода юридических исследований на уровень междисциплинарных исследова-ний с более широким охватом и осмыслением государственно-правовой сферы жиз-недеятельности общества.
  • 1. Научная память как культурно-познавательное средство Научная память и научная историография взаимосвязаны и выступают как явле-

ния, связанные с передачей во времени от поколения к поколению учёных научного опыта и знаний в науке в целом и отдельных научных дисциплинах. Научная память для учёного выступает одновременно как объект и как инструмент исследования и,

• последнем плане, становится культурно-познавательным средством, осваивая и опираясь на которое отдельный учёный и научное сообщество обращаются к про-

1. Публикация подготовлена в рамках реализации финансируемого РФФИ научного проекта № 20-011-

00779 «Историография, источниковедение и методология истории политических и правовых учений: теоретические и прикладные проблемы исследовательских практик».

414

Кодан С. В.

шлому науки для её развития в настоящем в конкретных научно-исследовательских практиках в целях получения основного результата научной деятельности – новых знаний. При этом подчеркнём, что научная память является видом социальной па-мяти и её понимание опирается на знания о последней.

Социальная память как объект исследования в социально-гуманитарных науках складываться в 1920-1930-е гг. и развивается до настоящего времени Изуче-ние социальной памяти в европейской социогуманитаристике представили в раз-личных проекциях зарубежные ученые М. Хальбвакс, А. Моль, Я. Ассман, П. Рикёр, П. Нора, Ф. Йейтс, П. Хаттон и др. У истоков выделения исследовательских про-блем социальной памяти стоял французский социолог Морис Хальбвакс, который впервые ввёл её данное терминологического обозначения в исследовательское про-странство. В 1950-2020-е гг. изучение социальной памяти прочно укоренилась и выделилось в качестве направления исследования в социально-гуманитарных науках и стала предметом исследования социологов, историков, психологов, куль-турологов, антропологов, литературоведов и др. [2, c. 107-109].

Изучение социальной памяти в отечественной социогуманитаристике начало складываться со второй половины 1960-х гг. Его основу заложили исследования со-ветского философа Я. К. Ребане, который первым в советском обществоведении по-ставил понятие «социальная память» в ряд общенаучных понятий, отграничил это явление от генетической памяти и охарактеризовал социальную память в контексте сложных социальных информационных процессов, охарактеризовал социальную память как «своеобразное хранилище результатов практической и познавательной деятельности, выступающих в информационном отношении базисом формирования сознания каждого человека, а также базисом функционирования и развития индиви-дуального и общественного познания, показал группы носителей социальной памя-ти и основные средства доступа к ним в качестве универсального базиса обще-ственного и индивидуального познания». Им были впервые поставленные и проана-лизированы информационные аспекты понимания социальной памяти [3, c. 44-54].

• 1970-е – первой половине 1980-х гг. Ю. А. Левада, В. А. Ребрин, Б. С. Илиза-ров, В. А. Колеватов и др. определили и представили в своих работах достаточно широкий диапазон изучения явлений, связанных с социальной памятью [4, c. 60-69; 5]. Постсоветский период изучения социальной памяти в 1990-2010-е гг. характери-зуется отходом от принципа партийности в науке с неизменной и исключительной опорой на марксистско-ленинскую методологию её изучения. Включение в иссле-довательское пространство изучения социальной памяти новых методологических подходов и развитие междисциплинарных связей в социогуманитаристике повлекло расширение диапазона исследований (А. В. Соколов, Л. П. Репина, А. И. Макаров, А. А. Дорская и др.). Во многом этому способствует и публикация в России перево-дов классических работ по изучению социальной памяти. Все это вывело проблема-тику изучения социальной памяти на новый уровень осознания её как явления и по-знавательного средства. Социальная память изучалась и изучается в самых различ-ных познавательных проекциях, характеризующих ее виды, уровни, процессы влия-ния на современность и др. вопросы [6, c. 12-26].

Подходы к изучению социальной памяти в современных социально-

гуманитарных науках представляю достаточно большой спектр направлений её изу-чения — структурно-функциональный (М. Хальбвакс, Э. Дюркгейм, М. Мосс и др.),

415

Кодан С. В.

социально-психологический (Э. Фромм, В. Вундт, П. Жане, 3. Фрейд, К. Юнг и др.), информационный (В. Г. Афанасьев, Я. К. Ребане, Э. Тоффлер и др.), культурно-семиотический (Я. Ассман, Ю. М. Лотман, О. Г. Эксле, О. Т. Лойко и др.), структу-ралистский (К. Леви-Стросс, М. Фуко, Ж. Лакан, Р. Барт и др.) [7, с. 92-106]. Выбор того или иного подхода позволяет, как отмечает Э. Г. Юдин, обеспечить «принци-пиальную методологическую ориентацию исследования, как точку зрения, с кото-рой рассматривается объект изучения» [8, с. 69]. В рамках настоящей статьи пред-ставляется целесообразным выбор информационного подхода как наиболее отвеча-ющего и соответствующего цели изучения места и роли памяти и наследия в сопря-жении с научной историографией в научной деятельности.

Информационный подход к изучению социальной памяти акцентирует внимание на механизмах и ресурсах передачи накопленного опыта и знаний от поколения к поколению как коммуникативно-информационных процессах. Социальная память в контексте информационного подхода выступает как «специфическая надындивиду-альная система информации, обеспечивающая накопление, хранение, передачу су-щественно важной, программирующей поведение индивидов информации от поко-ления к поколению (вертикальный обмен информацией), а также обмен информаци-ей между людьми одного поколения (горизонтальный обмен информацией)» – от-мечает В. Г. Афанасьев [9, c. 45-46]. Информационный подход позволяет опреде-лить «социальную память общества как систему накопления, хранения, воспроиз-водства и трансляции коллективного опыта и знаний, значимых для функциониро-вания и развития социума» [10, c. 73]. Он исходить из понимания последней как «сложной информационной системы, функцией которой является сохранение и ак-туализация информации о прошлом социальной системы» [11, c. 165]. Одновремен-но следует учитывать современные возможности расширения доступа к историо-графическим источникам в современном информационном обществе за счёт ин-формационных ресурсов и электронных баз данных (электронных библиотек, спра-вочно-информационных систем и др.), которые повышают эффективность исследо-вательских практик [12, c. 13-22].

Субъектный элемент социальной памяти связан с её носителями и восприяти-ем опыта прошлых поколений на индивидуальном и коллективном уровнях, а её субъекты выступают как носители социальной памяти, которые формируют, транслируют и интерпретируют общую и специализированную социальную инфор-мацию, передаваемую от поколения к поколению. Субъективный контекст социаль-ной памяти соединён с рассмотрением человека и социальных общностей как свое-образной «системы», занятой поиском и переработкой социальной ретроспективной информации об опыте деятельности предшествующих поколений в определённых сферах жизнедеятельности. При этом важно учитывать систему взаимоотношений индивидуальной и коллективной памяти в функционировании социальной памяти.

Человек как субъект социальной памяти формируется в процессе социализации его биологической памяти. Для этого «человек должен был овладеть своей нату-ральной, биологической памятью, подчинить её деятельность новым условиям свое-го социального бытия, должен был заново воссоздать свою память, сделав её памя-тью человеческой», – отмечает известный советский психолог А. Н. Леонтьев [13, c. 31]. Из всех разделов индивидуальной памяти человека (образный, семантический, аффективный, моторный, самосознание) именно семантический раздел памяти как

416

Кодан С. В.

словесно-логический опирается «на слова, понятия, высказывания, абстрактные идеи» и выступает как «память о языках, текстах и знаниях» [14, c. 70-72]. Семанти-ческая память в связи с индивидуальной социальной памятью выступает её своеоб-разной «поисковой системой» – тезаурусом памяти [15, c. 47-59; 16, с. 118-128]. Ин-дивидуальная память человека характеризуется двумя чертами – «в качестве формы сознания, память целиком и полностью индивидуальна. … В первую очередь, мы запоминаем свой собственный опыт, а воспоминаемое прошлое представляет наше достояние…» и что «хранящееся в памяти прошлое – имеет одновременно личный и коллективный характер» – отмечает американский историк Дэвид Лоуэнталь [17, c. 307-308].

Коллектив в качестве субъекта социальной памяти выступает как социальная общность людей, функционирование которой в качестве носителя социальной памя-ти связано с осознанием потребностей и значения фиксации общего для него накоп-ленного опыта через коллективное сознание. На это обращает внимание Ю. М. Лотман, указывая, что «подобно тому, как индивидуальное сознание обладает свои-ми механизмами памяти, коллективное сознание, обнаруживая потребность фикси-ровать нечто общее для всего коллектива, создаёт механизмы коллективной памя-ти» [18, c. 345]. Важно учитывать, что коллективный уровень социальной памяти может рассматриваться как «сложная сеть общественных нравов, ценностей и идеа-лов, отмечающая границы нашего воображения в соответствии с позициями тех со-циальных групп, к которым мы относимся. Именно через взаимосвязь этих отдель-ных образов формируются социальные рамки (cadres sociaux) коллективной памяти,

• только внутри этой системы координат может быть расположена индивидуальная память, если ей суждено выжить» – определяет американский историк Патрик Хат-

тон [19, c. 200].

Взаимодействие индивидуальной и коллективной памяти в контексте памяти со-циальной является имманентным свойством последней. Именно «благодаря обще-нию между людьми и традиции как коммуникации между поколениями знания спо-собны накапливаться и храниться. Это – бесценный запас всеобщего опыта. Рожда-ясь, входя в общение с другими, погружаясь в язык, человек становится проводни-ком знания (образов, понятий, схематизмов мышления), накопленного его рефе-рентной группой. Продолжительность жизни группы намного превышает продол-жительность жизни отдельного человека. Причастность к памяти группы позволяет каждому человеку виртуально проживать более долгую жизнь, чем та, которая от-пущена ему в биологическом существовании. Если же допустить, что человеческие сообщества тоже способны вступать в обмен знаниями с другими группами, то групповая память вливается в некую общегрупповую надындивидуальную память»

– отмечает А. И. Макаров [20, c. 10]. В данном контексте социальная память взаи-модействует с такими культурно-познавательными явлениями как преемственность

• рецепция.

Познавательный элемент в составе социальной памяти выступает как «обу-словленный прежде всего общественно-исторической практикой процесс приобре-тения и развития знания, его постоянное углубление, расширение, совершенствова-ние и воспроизводство. Это такое взаимодействие объекта и субъекта, результатом которого является новое знание о мире. … Познание как форма духовной деятельно-сти существует в обществе с его возникновения, проходя вместе с ним определён-

417

Кодан С. В.

ные этапы развития» – отмечает В. П. Кохановский [21, c. 5-6]. При этом важно учитывать, что познавательная деятельность человека, реализуясь во времени и в поколенческом срезе, посредством социальной памяти, как указывает А. Ассман, «отделяется от живых носителей и переходит на материальные информационные носители» [22, c. 32].

Память как динамический процесс накопления знаний во времени связана с тем, что сама социальная память есть «осуществляемый обществом с помощью специ-альных институтов, устройств, средств, процесс фиксации в общезначимой форме, систематизации и хранения (вне индивидуальных человеческих голов) теоретически обобщённого коллективного опыта человечества, добытого им в процессе развития науки, философии, искусства, знаний и образных представлений о мире. Хранящие-ся в книгах и в других средствах социальной памяти сведения тем или иным путём выдаются для «переписывания» в память индивидов и, следовательно, для исполь-зования людьми в их разнообразной деятельности. Эта память – неотъемлемый эле-мент духовной жизни общества, его общественного сознания» – отмечает В. А. Реб-рин [23, c. 44-45]. Накопление человеческого опыта, как отмечает Б. С. Илизаров, проходит в своём развитии три этапа – репродуктивный, реконструктивный и кон-структивный. Не останавливаясь подробно на первых двух этапах, подчеркнём значение последнего – конструктивного этапа, который определяется по мере то-го, как в обществе происходит процесс «подлинного овладения своей собственной памятью» и когда познание «перешло от стихийного накопления ретроспективной информации к сознательной её концентрации в специально созданных для этого ин-ститутах-депозитариях. От архивов-библиотек древности, ведомственных архивов, кабинетов с раритетами и частных хранилищ был пройден путь к разветвлённой сети общенациональных библиотек, архивов, музеев и др.». На этом этапе социаль-ная память приобрела «большую хронологическую глубину и системную целост-ность» [24, с. 326-327].

Виды социальной памяти не могут рассматриваться вне и без учёта понимания оснований выделения её видовых характеристик. Поскольку социальная память свя-зана с направлениями деятельности человека и социума, она, соответственно, фраг-ментирована на отдельные взаимосвязанные и взаимодействующие секторы, харак-теризующихся спецификой накопленного опыта и знаний и позволяющей выделить отдельные виды социальной памяти. Видовая конфигурация социальной памяти представляет интерес с точки зрения выделения особенностей отдельных видов деятельности человек, которые порождают и накапливают знания в определённых сферах жизнедеятельности общества. В общем отдельные виды социальной памяти, как указывает С. С. Розова, «можно отождествлять с ячейками социальной памяти, устроенной по особому классификационному типу. Они содержат различные зна-ния, единство которых внутри каждой ячейки задаётся тем, к чему эти знания отно-сятся. Следовательно, ячейка – это такой способ организации знаний, когда они объединены своим общим отношением, своей «привязкой» к одному и тому же» и это всегда «знания о чем-то, о каких-то объектах» [25, c. 8]. На этой основе в связке деятельность-знания и отложении последних в «ячейках социальной памяти» можно говорить о наличии видов последней. Поэтому в современной социогуманитаристи-ке выделяются виды социальной памяти с точки зрения объектов передачи опыта и

418

Кодан С. В.

знаний – историческая, культурная, этно-социальная, коммуникативная, семейно-родовая и др. Специфическим видом социальной памяти выступает память научная.

Научная память как разновидности социальной памяти выступает в качестве особой и соединена с наукой как особым видом познавательной деятельности чело-века, направленный на получение, обоснование и систематизацию знаний и связан-ных с ними носителей информации. При этом особо подчеркнём, что научная па-мять в пространстве социальной памяти характеризуется ее тесной взаимосвязью с другими её видами и, прежде всего, историческая и культурной видами памяти. По-нимание этих взаимодействий и пересечений имеют решающее значение в понима-нии взаимодействия их в историографии как истории развития науки как в целом, так и отдельных научных дисциплин.

Научная память и историческая память взаимодействуют в плане того, что они связаны с постижением опыта деятельности социума. Но при этом их следует раз-личать. Историческая память по отношению к памяти научной носит более общий характер и «рассматривается как сложный социокультурный феномен, связанный с осмыслением исторических событий и исторического опыта» и «понимается как одно из измерений индивидуальной и коллективной (социальной памяти) – как па-мять об историческом прошлом или … как символическая репрезентация историче-ского прошлого» – отмечает Л. П. Репина [26, c. 10]. При этом научная память кон-центрирует своё внимание в исторической проекции хода производства и фиксации знаний. Здесь в научных изысканиях, как отмечает В. И. Вернадский, «историческое изучение является единственной возможностью их быстрого проникновения в научную мысль и единственной формой критической оценки, позволяющей отли-чить ценное и постоянное в огромном материале этого рода, создаваемом человече-ской мыслью. Значительная часть этого материала имеет преходящее значение и быстро исчезнет. Чем скорее можно это понять, тем быстрее будет движение пашей мысли, рост нового научного миропонимания. Такой отбор научного и важного точнее и быстрее всего может быть произведён при историческом его изучении» [27, c. 223-224].

Научная намять и культурная память взаимосвязаны через место науки в культуре общества и культуры в научной деятельности. На их пересечениях научная память выступает средством обращения к приобретённым ранее знаниям. М. К. Мамардашвили в связи с этим подчёркивает, что «культурой наука является в той мере, в какой в ее содержании выражена и репродуцируется способность человека владеть им же достигнутым знанием универсума и источниками этого знания и вос-производить их во времени и пространстве, т. е. в обществе, что предполагает, ко-нечно, определённую социальную память и определённую систему кодирования. Эта система кодирования, воспроизводства и трансляции определённых умений, опыта, знаний, которым дана человеческая мера или, вернее, размерность человече-ски возможного, система, имеющая прежде всего знаковую природу, и есть культу-ра в науке или наука как культура» [28, c. 42]. Этим указывается на преходящее зна-чение культуры в науке с точки зрения знания и критического освоения научного наследия прошлого, опоры на него при поведении научных изысканий.

Субъектный элемент научной памяти связан с особенностями состава субъектов научной деятельности и, соответственно, её носителями являются отдельные учё-ные, научные коллективы и сообщество учёных в целом. Учёный является основ-

419

Кодан С. В.

ным субъектом научной памяти. Он использует собственную индивидуальную па-мять и память научных коллективов и научного сообщества как коллективную па-мять для доступа к научному наследию. Соответственно отдельный учёный и кол-лективные субъекты – научные коллективы и научное сообществ – на своих уров-нях являются хранителями и сообразными ретрансляторами научной памяти и наследие. Более того – научная память, как и память любого профессионального сообщества, обеспечивает вхождение учёного в научное сообщество как корпора-цию. На это обращает внимание Морис Хальбвакс – «Человек при вступлении в профессию должен одновременно и научиться применять некоторые практические правила, и проникнуться так называемым корпоративным духом, который есть не что иное, как коллективная память профессиональной группы. То, что такой дух формируется и крепнет из века в век, вытекает из того факта, что функция, служа-щая его носителем, сама существует уже долго, а выполняющие её люди находятся

• частых сношениях, выполняют одинаковые или, во всяком случае, однородные операции и все время ощущают, что деятельность каждого из них, сочетаясь с дру-гими, служит общему делу. Но одновременно их сближает друг с другом и то, что их функция отличается от других функций социального целого и что в интересах своей профессии им важно не давать затемниться этим отличиям, но, наоборот, тщательно обозначать и подчёркивать их» [29, c. 228].
  1. Научное наследие как отражение результатов научной деятельности

Научное наследие как результат научной деятельности одновременно является

• неотъемлемой частью духовной культуры общества. В данном контексте необхо-димо учитывать, что указанный вид наследия входит в состав социального наследия как совокупность материальных и духовных ценностей, созданных предшествую-щими поколениями и оказывающих существенное влияние на жизнедеятельность последующих поколений. Оно является каналом, по которому, как отмечает Б. С. Илизаров, происходит наследование «исторически конкретным, социальным чело-веком, а через него очередным поколением людей определённой совокупности культурно-информационных средств (в широком смысле слова), созданных пред-шествующими поколениями». По его мнению, «термин «социальное наследство» шире общеизвестного понятия «культурное наследие», под которым чаще понима-ется совокупность культурных ценностей, создаваемых в обществе или приобрета-емых им в процессе исторического развития. В понятие «социальное наследство» включаются не только высокие достижения культуры, представляющие собой соци-альные ценности человечества, но и весь обыденный опыт, воплощённый в созна-нии (памяти) людей и в отчуждённых от сознания продуктах их деятельности. Если рассматривать это понятие с точки зрения теории информации, то социальное наследство можно определить и как совокупность всей социальной информации, которой обладали уходящие из жизни поколения» [30, c. 60-69].

Далее следует учитывать, что наследие в социальной, исторической и научной памяти связано фиксацией результатов познавательной деятельности человека (и

социума в целом) и отражается в её продуктах. Акцентируя на этом внимание, М. А. Розов отмечает, что «человеческое познание, будучи общественно-историческим процессом, неразрывно связано с таким явлением, как социальная память. Продук-ты этого познания, накапливаемый опыт должны как-то фиксироваться, сохранять-ся, транслироваться, должны становиться всеобщим достоянием. Только благодаря

420

Кодан С. В.

социальной памяти наш опыт перестаёт быть фактом исключительно мира менталь-ных состояний и переходит в сферу попперовского «третьего мира». Можно поэто-му сказать, что познание в его специфически человеческом проявлении – это разви-тие содержания и механизмов социальной памяти» [31, c. 178]. При этом заметим, что Карл Поппер в концепции «трёх миров» обращает внимание на то, что вместе с физическим миром, наблюдаемой природой («первый мир») и сферой человеческо-го познания и протекающих в мозгу людей психических процессов («второй мир») возникает «третий мир» именно «как продукт деятельности человека» и, по мне-нию, именно «»третий мир» есть человеческий продукт, человеческое творение» [32, c. 118, 119, 158]. Именно «третий мир» составляет основу социального наследия.

Виды социального наследия связаны и фрагментируются по сферам жизнедея-тельности общества, что позволяет выделить конкретные его виды, корреспондиру-ющие видам социальной памяти. Соответственно выделяется наследие историче-ское, культурное, научное и др. Культурное наследие, например, определяется как «совокупность национальных культурных ценностей, материализованных в науч-ных открытиях, произведениях искусства, словесности, памятниках архитектуры, в сохранении культуры языка» [33, c. 7]. Специфическое место в культурном насле-дии занимает общественная мысль выступает как «осознанное и социально-значимое отображение реально существовавшей и существующей действительности (т. е. общественной жизни) в виде исторически обусловленной динамической си-стемы идей и взглядов того или иного общества, имеющей значение для всего насе-ления и господствующей в данное время» [34, c. 74-76]. Своеобразие этой разно-видности наследия состоит в «нематериальной материи», непосредственно связан-ной с мыслителем и зафиксированной в его произведениях [35, c. 44].

Юридическое наследие в научной литературе выделяется и позиционируется как специфически вид социального наследия, которые связано с юриспруденцией. В общем плане оно выступает как «вся совокупность юридических явлений, отноше-ний, состояний, результатов деятельности и опыта, доставшихся национальной пра-вовой системе конкретного общества (региона и т. п.) от прошлых этапов и перио-дов общественного развития» и содержит в своём составе три части: (1) «достиже-ния правовой культуры»; (2) «юридический опыт прошлого»; (3) «остатки старых правовых институтов, явлений, форм и т.п.» – отмечает В. Н. Карташов [36, c. 11-12]. При этом к достижениям «правовой культуры» относится достаточно широкий диапазон источников, входящих в юридическое наследия. Среди них результаты изучения политико-правовых явлений мыслителями прошлого – их произведения как продукты интеллектуальной деятельности и основой вид носителей информа-ции – историко-юридических источников, позволяющих изучать политико-правовую мысль в исторической проекции. Одновременно это и научные произве-дения, входящие и составляющее историографию истории политических и право-вых учений, которые являются составной частью юридического наследия.

Научное наследие как продукт научной деятельности включает «опубликован-ные результаты научных исследований и экспериментов, библиографические и фак-тографические базы данных, сведения об учёных, их научной деятельности, публи-кациях, проектах и т.п., а также большое количество неопубликованных докумен-тов, таких как отчёты, письма, воспоминания, записки, фотоматериалы и т.п.» [37, c. 91]. Именно научное наследие отражает как развитие науки в целом, так и отдель-

421

Кодан С. В.

ных научных дисциплин. Но научное наследие не просто «полное собрание» науч-ных достижений прошлого – оно проходит проверку и оценку временем, поскольку

• ходе научной деятельности оцениваются, отбираются и концентрируются наибо-лее значимые образцы научного опыта, которые и передаются посредством научной памяти и наследия следующему поколению учёных и обществу в целом. На это об-ращает внимание М. К. Мамардашвили, подчёркивая, что «развитая наука всегда «подтягивает» за собой своё прошлое: чтобы сохранить прежние достижения в каче-стве действенных ценностей, она постоянно переосмысливает и перерабатывает их (обобщая их, сокращая и «уплотняя») в духе логического строя и содержания совре-менного знания. Отдельный учёный имеет дело больше всего с этой уже «подтяну-той» историей, а не с исходной индивидуальной формой, в которой первоначально получены определённые результаты познания; он выходит, следовательно, за рамки архаических форм зависимости от труда предшественников» [46, c. 91].

Одновременно следует учитывать, что «наука связана не только с производством знаний, но и с их постоянной систематизацией. Монографии, обзоры, учебные кур-сы – все это попытки собрать воедино результаты, полученные огромным количе-ством исследователей в разное время и в разных местах. С этой точки зрения науку можно рассматривать как механизм централизованной социальной памяти, которая аккумулирует практический и теоретический опыт человечества и делает его все-общим достоянием» – отмечает М. А. Розов [38, c. 90]. В этом проявляется и связь между научной памятью и научным наследием. В полной мере это относится и к юриспруденции.

• • 1. Научная историография и историографические процессы
       • контексте научной памяти и наследия
  • настоящее время наука имеет дело и взаимодействует с конструктивной фор-мой социальной памяти, является её неотделимой частью и концентрируется на уровне изучения историографических процессов в научной деятельности. Послед-няя отражается в продуктах научной деятельности и структурированной по обла-стям научного знания, которые собственно и отражает научная историография как сфера знания, которая направлена на изучение зафиксированной в научных произ-ведениях и других историографических источниках истории развития науки.

Научная историография и научная память в современной социогуманитари-

стике выступает как одно их своеобразных «мест памяти», в которых, как отмечает французский историк Пьер Нора, «память кристаллизуется и находит своё убежи-ще». Он, раскрывая содержание метафоры «места памяти», подчёркивает – «Музеи, архивы, кладбища, коллекции, праздники, годовщины, трактаты, протоколы, мону-менты, храмы, ассоциации – все эти ценности в себе – свидетели другой эпохи, ил-люзии вечности». Одновременно указывается и на то, что «исследуя свои матери-альные и концептуальные ресурсы, процедуры своего собственного производства, социальные каналы своего распространения и механизмы своего собственного пре-вращения в традицию, вся история целиком вступает в свой историографический возраст, достигнув своей деидентификации с памятью. Память сама превратилась в предмет возможной истории» [29, c. 17, 23, 26]. В контексте указанного следует об-ратить внимание на общею посылку подхода П. Нора по поводу взаимодействий памяти и историографии, в которых последняя позволяет вывести («деидентифици-ровать») за пределы памяти историографические знания, подвёрнутые социально-

422

Кодан С. В.

политическим влияниям общественной памяти, и перевести их посредством научно-го анализа на уровень репрезентации профессионального историографического зна-ния как такового – системы знаний науковедческого, эмпирического, теоретическо-го, биографического и методологического характера.

Научная историография, научная память и история науки взаимодействуют через изучение генезиса и процесса развития науки, состоявшихся в прошлом и анализи-руется «как именно возникла наука, какими конкретными путями она развивалась»

– отмечает И. С. Тимофеев [42, с. 244-245]. История науки как отрасль научного знания находит преломление через историографию науки, которая в современном понимании рассматривается как сфера знаний, охватывающая «различные формы историко-научных реконструкций, которые изображают реальный исторический процесс развития науки на базе соответствующих месту и времени методов иссле-дования, способов отбора, описания и интерпретации научных текстов, открытий, научных теорий» – подчёркивает Л. А. Маркова [43, с. 333-334]. Это же относится и к отдельным научным дисциплинам, каждая из которых имеет собственные исто-риографические разделы, которые фрагментированы по отдельным сферам научно-го знания или научным дисциплинам – историография истории, историография фи-лософии, историография социологии, историография политологии и др. В этом от-ношении не является исключением и юриспруденция, поскольку отдельные юри-дические науки имеют свою историю развития, отражённую в научно-отраслевой научной литературе – её историографии. Следует учитывать и то, что «историогра-фия науки – это не только память науки, ее архив, но и средство ее активного осво-ения и развития» – подчёркивает С. Р. Микулинский. Он справедливо обращает внимание на то, что «историки науки создали множество трудов… Извлекли из за-бвения массу фактов и событий, проанализировали в деталях с большой тщательно-стью жизнь и научные труды великого множества специалистов различных обла-стей знаний, и притом не только их самых выдающихся представителей. Выявлен огромный эмпирический материал, без которого невозможно было бы изучение раз-вития науки» [45].

Особое место в научной историографии принадлежит исследованию жизни и де-

ятельности классиков, их классических текстов как памяти о прошлом и составной части памяти культурной. На это обращает внимание Ян Ассман, который указыва-ет на выделение в истории «абсолютных учителей» и тексты как остановившаяся «древность» приходят в нестоящее не как «чужое» и они, «как своего рода классика, становятся воплощением нормативных и формирующихся ценностей» [40, c. 99, 129, 299-300]. При этом следует учитывать и весьма важный тезис о том, что «клас-сикой оказывается та часть прошлых достижений культуры, которая сохраняет свою актуальность в настоящем и продолжает существовать и оставаться востребованной наряду с более поздними произведениями искусства, философскими и политиче-скими идеями, научными концепциями и теориями» – подчёркивают И. М. Савелье-ва и А. В. Полетаев [41, c. 18]. В контексте указанного выделяются классические историографические научные тексты – произведения основоположников этого направления в социогуманитаристике, которые заложили основания корпуса исто-риографических знаний и на основе которых оно развивается. Эта «помнящая куль-тура настоящего» находит преломление в трёх срезах – классическом наследия об-щественной, политической и правовой мысли, её исследовании в произведении учё-

423

Кодан С. В.

ных и изучении истории науки историографами. В полной мере это относится и к истории политических и правовых учений и историографии последней.

• истории науки подчёркивается значение изучение истории самой истории развития научного знания в науке в целом, отдельных отраслях и дисциплинах научных знаний. В этом отношении историография выступает как аналитический срез и фиксация генезиса научного знания уже в историографических трудах. Не менее важными в изучении истории науки являются и науковедческие аспекты в истории наук — «размышления внутри историографии науки о том, как пишется ис-тория науки, каков предмет ее исследования, какими методами пользуются истори-ки науки, какую роль они отводят социальным факторам в истории науки и как определяют место науки в обществе, как интерпретируют научные революции и т. д.» — отмечает Л. А. Маркова [43, c. 10-11]. И здесь научная память и научное насле-дие приобретают основное, базисное значение для историографических исследова-ний в истории политических и правовых учении, занимая «третью позицию» после произведений мыслителей и исследований политико-правовой мысли.

Научная историография, научная память и история науки взаимодействую через изучение, в пространстве изучения которой находится «генезис и процесс раз-вития науки, состоявшиеся в прошлом» и анализируется «как именно возникла наука, какими конкретными путями она развивалась» – отмечает И. С. Тимофеев» [42, c. 244-245]. История науки как отрасль научного знания находит преломление через историографию науки, которая в современном понимании рассматривается как сфера знаний, охватывающая «различные формы историко-научных рекон-струкций, которые изображают реальный исторический процесс развития науки на базе соответствующих месту и времени методов исследования, способов отбора, описания и интерпретации научных текстов, открытий, научных теорий» – подчёр-кивает Л. А. Маркова [43, c. 33-334]. Это же относится и к отдельным научным дис-циплинам, каждая из которых имеет собственные историографические разделы, ко-торые фрагментированы по отдельным сферам научного знания или научным дис-циплинам – историография истории, историография философии, историография со-циологии, историография политологии и др. В этом отношении не является исклю-чением и юриспруденция, поскольку отдельные юридические науки имеют свою историю развития отражённую в научно-отраслевой научной литературе – её исто-риографии. При этом следует учитывать, что «историография науки – это не только память науки, ее архив, но и средство ее активного освоения и развития» – подчёр-кивает С. Р. Микулинский. Он справедливо обращает внимание на то, что «истори-ки науки создали множество трудов… Извлекли из забвения массу фактов и собы-тий, проанализировали в деталях с большой тщательностью жизнь и научные труды великого множества специалистов различных областей знаний, и притом не только их самых выдающихся представителей. Выявлен огромный эмпирический материал, без которого невозможно было бы изучение развития науки» [44, c. 7-8].

• истории науки имеет особое значение изучение истории самой истории разви-

тия научного знания в науке в целом, отдельных отраслях и дисциплинах научных знаний. В этом отношении историография выступает как аналитический срез и фик-сации генезиса научного знания уже в историографических трудах. Не менее важ-ными в изучении истории науки является являются и науковедческие аспекты в ис-тории наук – «размышления внутри историографии науки о том, как пишется исто-

424

Кодан С. В.

рия науки, каков предмет ее исследования, какими методами пользуются историки науки, какую роль они отводят социальным факторам в истории науки и как опре-деляют место науки в обществе, как интерпретируют научные революции и т. д.» – отмечает Л. А. Маркова [45, c. 10-11]. И здесь научная память и научное наследие приобретают основное, базисное значение для историографических исследований в истории политических и правовых учении, занимая внимая «третью позицию» по-сле произведений мыслителе и исследований политики-правовой мысли.

Теоретико-методологические проблемы изучения историографии в контек-сте научной памяти и наследия в последние десятилетия находятся в поле повы-шенного внимания научного сообщества. В исследовательских практиках достаточ-но чётко просматриваются эмпирический и теоретический уровни взаимодействия научной памяти, научного наследия и научной историографии, позволяющие пока-зать значение и назначение этих культурно-познавательных средств в формирова-нии научного мировоззрения, знания истории развития научного знания и овладе-нии учёным их в качестве инструментария исследования историографических про-цессов. Не менее важное значение имеют и методологические аспекты историогра-фического знания, который ориентируется на изучение методологических принци-пов, подходов, конкретных методов, методики и технологий изучения истории науки. Одновременно следует учитывать и изменения отношения к историографи-ческому знанию в условиях различных «методологических поворотов» с социально-гуманитарных науках, которые существенно расширили на междисциплинарных уровнях палитру познавательного инструментария и привнесли новые исследова-тельские возможности в изучение истории науки через исследование её отражения в историографии. Все позволяет в научных исследованиях провести исторические реконструкции процессов формирования, фиксации и развития научного знания, которое отражают историографических источниках – научное труды. При этом эти «исторические реконструкции», как отмечает отечественный философ, академик В. С. Стёпин, представляют «особый вид теоретического знания, ориентированный на освоение сложных, исторически развивающихся систем, который применяется как в социально-гуманитарных, так и в естественных науках» [46, c. 6]. Соответственно и научная историография как в целом, так и на уровне научных дисциплин, формиру-ет свою систему теоретико-методологических знаний, способствующих изучению истории науки и на основе изучения научного опыта развитию соответствующих отраслей научного знания.

Подводя итоги, обратим внимание на следующее. Научная память как специфи-ческий вид социальной памяти, который во взаимодействии с памятью историче-ской и культурной, выступает в качестве культурно-познавательного средства в изучении процессов накопления и систематизации научных знаний в сфере научной деятельности. Обращение к наработкам в области изучения социальной и научной памяти позволяет их использовать в различных областях научного знания и акцен-тировать внимание на процессах передачи научной информации – опыта и знаний – от одного поколения учёных к другому поколению . Соответственно научное насле-дие выступает прежде всего, как результат научной деятельности и отражается как в научных произведениях учёных, так и других носителях информации, позволяющих показать характер научной деятельности её результаты. Входя в социальное насле-дие общества, наследие научное представляет результаты научной деятельности, выступает в качестве основы для исследования её развития и тематического анализа

425

Кодан С. В.

направлений развития как в науке в целом, так и в отдельных научных дисципли-нах, включаю и юриспруденцию. В свою очередь научная память и научное насле-дие неразрывно связаны с историей науки, которая отражается и фиксируется в ис-ториографическом наследии – текстах научных трудов. Это позволяет говорить о научной историографии как продукте научной памяти и элементе научного насле-дия. Именно на этом пересечении указанных явлений возможна реконструкция ис-тории развития научных дисциплин в различных тематических исследовательских проекциях.

Список литературы:

1. Вернадский В. И. Очерки по истории современного научного мировоззрения // Вернадский В. И. Труды по всеобщей истории науки. М., 1988. С. 51-52.
2. Матусевич О. А. Теория социальной памяти в западноевропейской гуманитарной науке // Труды Белорусского государственного технического университета. 2012. № 5. С. 107-109.
3. См.: Ребане Я. К. О некоторых принципах подхода к анализу общественной информации // Учёные записки Тартуского государственного университета. Труды по философии. 1966. 10. Вып. 187. С. 3-12. См. также: Ребане Я. К. Информация и социальная память: к проблеме социальной детерминации по-знания // Вопросы философии. 1982. № 8. С. 44-54.
4. Илизаров Б. С. Роль ретроспективной социальной информации в формировании общественного сознания (В свете представлений о социальной памяти) // Вопросы философии. 1985. № 8. С. 60-69.
5. Колеватов В. А. Социальная память и познание. М., 1984.
6. Кодан С. В. Социальная память в структуре научно-познавательной деятельности: понятие, основ-ные характеристики, подходы к классификации // Юридические формы переживания истории: практи-ки и пределы. СПБ., 2020. Гл. 1. § 1. С. 12-26.
7. Грязнова Е. В. Социальная память как элемент культуры // Человек и культура. 2015. № 5. С. 92-106.
8. Юдин Э. Г. Методология науки. Системность. Деятельность. М., 1997. С. 69.
9. Афанасьев В. Г Социальная информация и управление обществом. М., 1975, — С. 45-46.
10. Миклина Л. И. Структура и содержание социальной памяти общества // Научное мнение. 2014. №
11. С. 73.
12. Аникин Д. А. Социальная память в свете информационного подхода // Вестник Поволжской акаде-мии государственной службы. 2007. № 12. С. 165.
13. Кодан С. В. Электронные информационные ресурсы в изучении истории политических и правовых учений // Технологии XXI века в юриспруденции. Екатеринбург. 2021. С. 13-22.
14. Леонтьев А. Н. Развитие высших форм запоминания // Избранные психологические произведения. М. 1983. Т. 1. С. 31.
15. Соколов А. В. Общая теория социальной коммуникации. СПБ., 2002. С. 70-72.
16. Эпштейн М. Н. Жизнь как тезаурус // Московский психотерапевтический журнал. 207. № 4. С. 47-
17. Знаков В. В. Ценностное осмысление человеческого бытия: тезаурусное и нарративное понимание событий // Сибирский психологический журнал. 2011. № 40. С. 118-128.
18. Лоуэнталь Д. Прошлое — чужая страна. СПб., 2004. С. 307-308.
19. Лотман Ю. М. Внутри мыслящих миров. Человек — текст — семиосфера — история. М., 1996. С. 345.
20. Хаттон П. История как искусство памяти. СПб., 2004. С. 200.
21. Макаров А. И. Феномен надындивидуальной памяти (образы — концепты — рефлексия. Волгоград. 2009. С. 10.
22. Кохановский В. П. Философия и методология науки. М., 1999. С. 5-6.
23. Ассман А. Длинная тень прошлого. Мемориальная культура и историческая политика. Пер. с нем. М., 2014. С. 32.
24. Ребрин В. А. Методологические проблемы социалистического общественного сознания. Новоси-бирск, 1974. С. 44-45.
25. Илизаров Б. С. Память социальная // Социологический словарь. М., 2008. С. 326-327.
26. Розова С. С. Генетическая модель классификации (возникновение классификационной структуры социальной памяти) // На пути к теории классификации. Новосибирск, 1995. С. 8.
27. Репина Л. П. Культурная память и проблемы историописания (историографические заметки). М., 2003. С. 10.
28. Вернадский В. И. Мысли о современном значении истории знаний // Вернадский В. И. Труды по всеобщей истории науки. М., 1988. С. 223-224.
29. Мамардашвили М. К. Наука и культура // Методологические проблемы историко-научных иссле-дований. М., 1982. С. 42.
30. Хальбвакс М. Социальные рамки памяти. М., 2007. С. 288.
31. Илизаров Б. С. Роль ретроспективной социальной информации в формировании общественного сознания (В свете представлений о социальной памяти) // Вопросы философии. 1985. № 8 С. 60-69.
32. Розов М. А. Познание и механизмы социальной памяти // На теневой стороне. Материалы к исто-

426

Кодан С. В.

рии семинара М. А. Розова по эпистемологии и философии науки в Новосибирском Академгородке.

Новосибирск, 2004. С. 178.

• 1. Поппер К. Объективное знание. Эволюционный подход. М., 2002. С. 118, 119, 158.
  2. Кошман Л. В. Культурное наследие как фактор исторической памяти // Вестник Московского уни-верситета. Сер 8. История. 2011. № 5. С. 7.
  3. Пушкарев Л. Н. Содержание и границы понятия «общественная мысль» // Отечественная история. 1992. № 3. С. 74–76.
  4. Журавлев В. В. «Нет ничего сильнее мысли». Из опыта подготовки энциклопедических изданий, посвященных общественной мысли России // Вестник Российского гуманитарного научного фонда. 2008. № 1. С. 44.
  5. Карташов В. Н. Преемственность в правовой системе общества: методологические основы иссле-дования // Юридическая техника. 2011. № 5. С. 11-12.
  6. Барахнин В. Б., Федотов А. М., Федотова О. А. Электронная библиотека по научному наследию как фактографическая система // Электронные библиотеки: перспективные методы и технологии, элек-тронные коллекции. Тр. XV Всеросс. научи, конф. Ярославль, 2013. С. 91.
  7. Розов М. А. Наука как традиция // Стёпин В. С., Горохов В. Г., Розов М. А. Философия науки и техники. М, 1995. С. 90.
  8. Нора П. Между памятью и историей. Проблематика мест памяти // Франция-память. СПб.1999. С.

17, 23, 26.

• 1. Ассман Я. Культурная память. Письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности. Пер. с нем. М., 2004. С. 99, 129, 299-300.
  2. Савельева И. М., Полетаев А. В. Классическое наследие. М., 2010. С. 18.
  3. Тимофеев И. С. Методологическое значение изменений в понимании предмета и целей историко-научных исследований // Методологические проблемы историко-научных исследований. М., 1982. С.

244-245.

• 1. Маркова Л. А. Историография науки // Энциклопедия эпистемологии и философии науки. Под. ред. И.Т. Касавина. М., 2009. С. 333-334.

1. Микулинский С. Р. Очерки развития историко-научной мысли. М., 1988. С. 7-8.
   1. Маркова Л. А. Наука. История и историография XIX-XX вв. М., 1987. С. 10-11.
   2. Степин В. С. Историко-научные реконструкции: плюрализм и кумулятивная преемственность в развитии научного знания // Вопросы философии. 2016. № 6. С. 6.
   3. Мамардашвили М. К. К проблеме метода истории философии (Критика исходных принципов историко-философской концепции К. Ясперса) // Мамардашвили М. К. Как я понимаю философию, М., 1992. С. 244.

Kodan S.V. Scientific memory, scientific heritage and scientific historiography in the research space histories of political and legal doctrines // Scientific notes of V. I. Vernadsky crimean federal university. Juridical science. – 2022. – Т. 8 (74). № 4. – Р. 414-428.

The study of the interaction of scientific historiography with such phenomena as scientific memory and scientific heritage makes it possible to show both the mechanisms for transmitting accumulated scientific ex-perience and knowledge over time, and to turn to the possibility of using them as cultural and cognitive means in research practices. In this article, the author enriches himself with the problems of understanding the place and role of scientific memory and heritage in the study of historiographic processes in the history of science, shows the channels for broadcasting retrospective scientific information through historiography for the pur-pose of new scientific research.

Key words: science, scientific activity, science of science, jurisprudence, history of science, history of le-gal science, historiography, historiographic processes.

Spisok literatury:

1. Vernadskij V. I. Ocherki po istorii sovremennogo nauchnogo mirovozzreniya // Vernadskij V. I. Trudy po vseobshchej istorii nauki. M., 1988. S. 51-52.
2. Matusevich O. A. Teoriya social’noj pamyati v zapadnoevropejskoj gumanitarnoj nauke // Trudy Belo-russkogo gosu-darstvennogo tekhnicheskogo universiteta. 2012. № 5. S. 107-109.
3. Sm.: Rebane YA. K. O nekotoryh principah podhoda k analizu obshchestvennoj informacii // Uchyonye zapiski Tartuskogo gosudarstvennogo universiteta. Trudy po filosofii. 1966. 10. Vyp. 187. S. 3-12. Sm. takzhe: Rebane YA. K. Informaciya i social’naya pamyat’: k probleme social’noj determinacii poznaniya //

Voprosy filosofii. 1982. № 8. S. 44-54.

1. Ilizarov B. S. Rol’ retrospektivnoj social’noj informacii v formirovanii obshchestvennogo soznaniya (V svete predstavlenij o social’noj pamyati) // Voprosy filosofii. 1985. № 8. S. 60-69.
2. Kolevatov V. A. Social’naya pamyat’ i poznanie. M., 1984.
3. Kodan S. V. Social’naya pamyat’ v strukture nauchno-poznavatel’noj deyatel’nosti: ponyatie, osnovnye harakteristiki, podhody k klassifikacii // YUridicheskie formy perezhivaniya istorii: praktiki i predely. SPB.,

2020. Gl. 1. § 1. S. 12-26.

1. Gryaznova E. V. Social’naya pamyat’ kak element kul’tury // CHelovek i kul’tura. 2015. № 5. S. 92-106.
2. YUdin E. G. Metodologiya nauki. Sistemnost’. Deyatel’nost’. M., 1997. S. 69.
3. Afanas’ev V. G Social’naya informaciya i upravlenie obshchestvom. M., 1975, — S. 45-46.
4. Miklina L. I. Struktura i soderzhanie social’noj pamyati obshchestva // Nauchnoe mnenie. 2014. № 9. S.

427

Кодан С. В.

73.

1. Anikin D. A. Social’naya pamyat’ v svete informacionnogo podhoda // Vestnik Povolzhskoj akademii gosudarstvennoj sluzhby. 2007. № 12. S. 165.
2. Kodan S. V. Elektronnye informacionnye resursy v izuchenii istorii politicheskih i pravovyh uchenij // Tekhnolo-gii XXI veka v yurisprudencii. Ekaterinburg. 2021. S. 13-22.
3. Leont’ev A. N. Razvitie vysshih form zapominaniya // Izbrannye psihologicheskie proizvedeniya. M. 1983. T. 1. S. 31.
4. Sokolov A. V. Obshchaya teoriya social’noj kommunikacii. SPB., 2002. S. 70-72.
5. Epshtejn M. N. ZHizn’ kak tezaurus // Moskovskij psihoterapevticheskij zhurnal. 207. № 4. S. 47-59.
6. Znakov V. V. Cennostnoe osmyslenie chelovecheskogo bytiya: tezaurusnoe i narrativnoe ponimanie sobytij // Sibir-skij psihologicheskij zhurnal. 2011. № 40. S. 118-128.
7. Louental’ D. Proshloe — chuzhaya strana. SPb., 2004. S. 307-308.
8. Lotman YU. M. Vnutri myslyashchih mirov. CHelovek — tekst — semiosfera — istoriya. M., 1996. S. 345.
9. Hatton P. Istoriya kak iskusstvo pamyati. SPb., 2004. S. 200.
10. Makarov A. I. Fenomen nadyndividual’noj pamyati (obrazy — koncepty — refleksiya. Volgograd. 2009.
11. Kohanovskij V. P. Filosofiya i metodologiya nauki. M., 1999. S. 5-6.
12. Assman A. Dlinnaya ten’ proshlogo. Memorial’naya kul’tura i istoricheskaya politika. Per. s nem. M., 2014. S. 32.
13. Rebrin V. A. Metodologicheskie problemy socialisticheskogo obshchestvennogo soznaniya. Novosibirsk, 1974. S. 44-45.
14. Ilizarov B. S. Pamyat’ social’naya // Sociologicheskij slovar’. M., 2008. S. 326-327.
15. Rozova S. S. Geneticheskaya model’ klassifikacii (vozniknovenie klassifikacionnoj struktury social’noj pamyati) // Na puti k teorii klassifikacii. Novosibirsk, 1995. S. 8.
16. Repina L. P. Kul’turnaya pamyat’ i problemy istoriopisaniya (istoriograficheskie zametki). M., 2003. S. 10.
17. Vernadskij V. I. Mysli o sovremennom znachenii istorii znanij // Vernadskij V. I. Trudy po vseobshchej istorii nauki. M., 1988. S. 223-224.
18. Mamardashvili M. K. Nauka i kul’tura // Metodologicheskie problemy istoriko-nauchnyh issledovanij. M., 1982. S. 42.
19. Hal’bvaks M. Social’nye ramki pamyati. M., 2007. S. 288.
20. Ilizarov B. S. Rol’ retrospektivnoj social’noj informacii v formirovanii obshchestvennogo soznaniya (V svete predstavlenij o social’noj pamyati) // Voprosy filosofii. 1985. № 8 S. 60-69.
21. Rozov M. A. Poznanie i mekhanizmy social’noj pamyati // Na tenevoj storone. Materialy k istorii seminara M. A. Rozova po epistemologii i filosofii nauki v Novosibirskom Akademgorodke. Novosibirsk, 2004. S. 178.
22. Popper K. Ob»ektivnoe znanie. Evolyucionnyj podhod. M., 2002. S. 118, 119, 158.
23. Koshman L. V. Kul’turnoe nasledie kak faktor istoricheskoj pamyati // Vestnik Moskovskogo universiteta.

Ser 8. Istoriya. 2011. № 5. S. 7.

1. Pushkarev L. N. Soderzhanie i granicy ponyatiya «obshchestvennaya mysl’» // Otechestvennaya istoriya. 1992. № 3. S. 74–76.
2. ZHuravlev V. V. «Net nichego sil’nee mysli». Iz opyta podgotovki enciklopedicheskih izdanij, posvyash-chennyh obshche-stvennoj mysli Rossii // Vestnik Rossijskogo gumanitarnogo nauchnogo fonda. 2008. № 1.
3. Kartashov V. N. Preemstvennost’ v pravovoj sisteme obshchestva: metodologicheskie osnovy issledovani-ya // YUridiche-skaya tekhnika. 2011. № 5. S. 11-12.
4. Barahnin V. B., Fedotov A. M., Fedotova O. A. Elektronnaya biblioteka po nauchnomu naslediyu kak faktograficheskaya sistema // Elektronnye biblioteki: perspektivnye metody i tekhnologii, elektronnye kollekcii. Tr. XV Vseross. nauchi, konf. YAroslavl’, 2013. S. 91.
5. Rozov M. A. Nauka kak tradiciya // Styopin V. S., Gorohov V. G., Rozov M. A. Filosofiya nauki i tekhni-ki. M, 1995. S. 90.
6. Nora P. Mezhdu pamyat’yu i istoriej. Problematika mest pamyati // Franciya-pamyat’. SPb.1999. S. 17, 23,
7. Assman YA. Kul’turnaya pamyat’. Pis’mo, pamyat’ o proshlom i politicheskaya identichnost’ v vysokih kul’turah drev-nosti. Per. s nem. M., 2004. S. 99, 129, 299-300.
8. Savel’eva I. M., Poletaev A. V. Klassicheskoe nasledie. M., 2010. S. 18.
9. Timofeev I. S. Metodologicheskoe znachenie izmenenij v ponimanii predmeta i celej istoriko-nauchnyh issledovanij // Metodologicheskie problemy istoriko-nauchnyh issledovanij. M., 1982. S. 244-245.
10. Markova L. A. Istoriografiya nauki // Enciklopediya epistemologii i filosofii nauki. Pod. red. I.T. Kasav-ina. M., 2009. S. 333-334.

Mikulinskij S. R. Ocherki razvitiya istoriko-nauchnoj mysli. M., 1988. S. 7-8.

1. Markova L. A. Nauka. Istoriya i istoriografiya XIX-XX vv. M., 1987. S. 10-11.
2. Stepin V. S. Istoriko-nauchnye rekonstrukcii: plyuralizm i kumulyativnaya preemstvennost’ v razvitii nauchnogo znaniya // Voprosy filosofii. 2016. № 6. S. 6.

.

428